Великая империя зла - Сергей Пилипенко

Море никогда не нравилось эмиру, и в душе он желал никогда его больше не видеть. То ли это был страх перед огромной массой воды, то ли просто суеверие, в которое сам почти не верил – он не знал и не понимал.

Но в то же время осознавал, что море не сулит ему хорошего и где-то внутри всегда содрогалась какая-то жилка при виде темного царства воды.

Корабли приближались и уже гораздо лучше были видны борта судов. Огромное количество весел то и дело опускалось на воду, от чего в голове эмира возникал небольшой шум.

Он представлял, как сейчас на бортах судов стоят погонщики и время от времени, хлестая им же подобных, приказывают грести сильнее и лучше.

В основной своей массе это были те, далекие его предки, захваченные когда-то в плен или обращенные в рабов с помощью силы войск. Но, были здесь также и русичи – люди со светлыми головами и почти белой кожей.

Сейчас, когда дела империи шли не особо хорощо, эмир понимал, как важно было настроить народ против иноверцев. И в большей степени, это удавалось.

Пленников, если они убегали, тут же сдавало местное население, получая в награду за это небольшой участок земли под сад от местной власти.

Поэтому, убежать было непросто и плененные порой до конца своих дней находились на галерах или где-то еще в других местах.

Их труд здесь, за далекими рубежами их настоящих мест обитания, очень хорошо ценился.

Они были выносливы, жизнестойки и особо не привередливы. Поэтому, цена на них была высокой.

Правда, это не касалось самой империи, то есть власти. Они получали это в достатке в качестве свободно существующего налога с работорговцев.

К примеру, если тот продавал пятерых, то из них двоих он должен был отдать эмиру, как лицу, осуществляющему законодательно облагаемую налоговую и другую власть.

Отчасти, это было не справедливо, так как работорговцу приходилось туго при этом, ну что поделать, когда империя нуждалась в рабочей силе и подъеме иерархий вверх.

Занимаемое место в Диванной власти позволяло эмиру широко мыслить о положении дел других государств и открывало доступ к совершенствованию прошлых ошибок времени, а иногда и полностью к их уничтожению.

Им была упразднена общая служба в войсках и использована наемная армия, как знающая свое дело и полагающаяся, главным образом, на золото империи.

В нее входили все: и турки, и персы, и хорваты, и даже несколько сот русичей, пожелавших служить за деньги.

И хотя, это было запрещено Кораном и халифатом, эмир не останавливался.

Он понимал, что эти сотни возможно в какой-то момент битвы способны сделать больше, чем целое войско.

Это подтверждалось их недавними походами в Персию, где однажды они столкнулись с силой превосходящего противника.

Эмир не был участником заседания того же халифата, хотя и понимал, что это опасно, как для него самого, так и для сподвижников.

Его поддерживали многие, но, в большинстве своем, менее знаменитые и именитые, что, естественно, не давало эмиру ощущения всей полноты самой власти в исполнении каких-либо, возникающих время от времени желаний.

Слава доставалась всегда правителю, а он оставался как бы в стороне, тем самым злым исполнителем, от которого зависит судьба каждого в государстве.

Но, отчасти, это его устраивало, так как, оставаясь в стороне, он мог всегда сослаться на власть содержащего. Все приказывалось и приводилось к исполнению именем султана.

Люди вставали с этим и уходили в ночь. Никто и ничто не могли поколебать силу исполнения указа султана.

Правда, такие указы обсуждались частью в Диванном Совете и, в большинстве своем, имели реальную здравую мысль.

Но, для простого человека это было непонятно. К тому же ему, обремененному тяжелым трудом, мизерной платой и жалкой содержательностью семьи было вовсе не до такого понятия.

Каждый бедняк только и мечтал получить от властей ту небольшую горстку земли, чтобы заняться земледелием, или хотя бы заполучить документ на право заниматься каким либо гончарным делом. Но такой выдавался немногим.

В основе своей тем, кто доказывал это своим трудом и представлял в виде доказательства готовую продукцию хорошего качества и пользующуюся спросом у того же населения.

Конечно, самая лучшая часть таких мастеров трудилась на благо самого эмира и империи в целом, но все же были и такие, кто творил чудеса где-то в стороне.

Империя держала слово и не загоняла в крайнюю нужду свой народ. Конечно, он облагался большими налогами, но, ни в коей мере не подтвержденными реальной жизнью.

Для установления подобных ситуаций и истинных причин в среду часто засылались султанские или диванные лазутчики. Их так и называли.

Они же, находясь среди простых, ловили каждое слово и передавали представителям власти, а то и прямо самому султану.

Из полученных сведений и составлялся какой-либо указ или наказ. Но, как это бывает везде, не всегда ухо слышит то, что нужно и не всегда человек поймет то, о чем говорят другие.

Поэтому, часто использовалась и ложная информация, но не потому, что она была искривленно лживой, а только потому, что человек, ее провозглашавший, не совсем понимал происходящее и отражал это в своем уме.

В итоге, указы получались гораздо насыщеннее, злее и строже. К тому же в самой диванной власти существовали противоречия, и некоторые эмиры хотели своей славы и преобладания голоса.

Поэтому, они часто подкупали «верных» султану лазутчиков и те доносили практически ложные сведения.

Бывало, что султан повторял проверку втайне от других и тогда головы летели налево и направо, исключая, правда, самих эмиров, ибо на них никто не ссылался, так как это среди мусульман уподобалось греху.

Но таких случаев было крайне мало, а посему, как говорят, игра стоила свеч.

В итоге, некоторые получали дополнительные земли и людей, а также золото, алмазы и другие драгоценности из рук султана.

Все это эмир Абдах знал и частенько говорил самому Осману.

Но тот или не хотел это слушать, или просто не хотел понимать, что дело обстоит именно так.

В конце концов, сам Абдах пресытился подобным и перестал что-либо вообще говорить, лишь изредка только вставляя свое слово в решение самого султана…

Наконец, корабли подошли совсем близко к берегу, а на воду спустили небольшие плоты и лодки для погрузки даров.

С первого судна была спущена лодка побольше, и эмир увидал, как в нее с борта осторожно шагнула женщина с ребенком на руках.

Абдах облегченно вздохнул.

«Слава, Аллаху, – подумал он, мысленно вознеся руки к небу, – она прибыла».

Эмир обернулся и, махнув рукой, дал понять обозу подойти ближе к берегу и заняться перегрузкой.

Судна были Бахчисарайского паши, а место было выбрано специально для сохранения тайны и не навлечения различных банд пройдох и нищих, повсюду рыскавших вокруг берегов основных портов.

И хотя эмир их мало боялся, все же осторожность победила и во время встречи с Юсуф-пашой это место было специально оговорено с глазу на глаз.

Такие меры предпринимались еще и потому, что в империи не было наследников султана.

Шла извечная внутренняя борьба за власть родов и племен. Сам султан был из древнего рода Багдадских шейхов, который обосновался здесь около ста двадцати лет назад.

Рядом же стоящие эмирские семьи и другие ветви относились к не менее древнему роду иерусалимских мусульман.

Халифат не признавал эту борьбу и считал, что основой родовой ветви Османов является настоящий султан.

Поэтому, он призывал всех остальных к единомнению по этому, весьма спорному и трудноразрешимому вопросу, что говорило о его прямой поддержке самого Османа.

Прошло уже несколько лет с тех пор, как погиб один единственный сын султана при не выясненных до конца обстоятельствах.

Тело его нашли возле пальмового забора, проходящего вдоль крепостной стены дворца.

Скорее всего, он был отравлен, о чем свидетельствовал синюшный распухший язык, но доказать это было невозможно и султану оставалось молча погребать своего сына и наследника, при этом загубив немало слуг и придворных, прямо либо косвенно относящихся к его обиходу.

Были казнены и некоторые из не очень довольных эмиров за их словонепослушание и подвержение сомнению слов того же звездочета, который почему-то пользовался огромным уважением султана, несмотря на свой молодой возраст.

Примерно ему было лет тридцать пять, но на вид он выглядел еще моложе. К тому же, не обладал присущей его должности растительностью на лице.

Султан подобрал его на улицах столицы, когда тот предугадал, кто перед ним сидит на камнях.

А далее, было просто. Звездочет словно преобразился и начал сочинять стихи, песни, а также предсказывать будущее по звездам.